Алия
В аэропорту нас ожидал сюрприз.
В такой-то момент таможенник попросил у меня билеты, взял их, и сказал: "Вы никуда не летите." Я попросил связаться с израильским консульством при голландском посольстве. На что таможенник-гебешник сказал: "Румынский борт взлетит, и вы свяжетесь".
Я понял, что мы в проблеме. Сейчас увезут куда-нибудь. Пока нас начнут разыскивать, может произойти что угодно. И я сделал то, что предполагал сделать в подобной ситуации: начал кричать как сумасшедший, бить кулаками по дорогому оборудованию, через которое пропускали вещи пассажиров для проверки.
Через три-четыре минуты. Таможенник-гебешник подошел кл мне и бросил мне билеты в лицо. Они упали на пол. Я не стал говорить, что это оскорбительное поведение и так далее. Я просто нагнулся за билетами, и мы присоединились к очереди, ожидающей посадку на самолет.
Пересадка была в Румынии. Ночь. Йоник сбежал. Волновались очень, искали его. Страна в состоянии полу-развала. Нашел его на втором этаже в магазине.
Поднялись на самолет Эль-Аль. В самолете заговорили на иврите. Что-то изменилось принципиально в жизни.
Прилетели ночью. Любу поразили звезды и пальмы в аэропорту Бен Гурион.
Нас приехала встречать Гилат, которая несколько раз приезжала к нам в Москву. Наши вещи повезли в гостиницу Рамат Тамир, а она нас взяла на своей машине. С восторгом говорила: "Йерущалаим – горы вокруг него, а Бог вокруг народа своего".
В гостинице Рамат Тамир был рай. Маленькая комната – нам не привыкать. Питание в ресторане.
В гостинице нас все навещали, и знакомые и незнакомые.
Нашли квартиру в Рамот Далед.
Район харедимный, как Меа Шеарим, в чем-то даже еще строже. Приняли нас хорошо. Приглашали на субботу. Подарили красивый набор для гавдалы. Но, конечно, было трудновато, все это не в нашем духе. Например, мужчина во всем черном, встретив Любу на лестнице, мог повернуться к стенке и так стоять, подложив руку под лоб, пока Люба не пройдет.
Но основная проблема начала вырисовываться в плане образования.
Мирьям пошла в школу Бейт Яаков. Она вошла в среду девочек сразу. Язык у нее был вполне на уровне. Общение с детьми, которого ей так не хватало, появилось у нее. Даже были подружки.
В школе ей отпраздновали Бат Мицву.
Мы еще не понимали всей важности этой даты и как-то не устроили достойного праздника.
Но самое главное, уровень образования казался Любе странным. Всю жизнь она вспоимнала, что в Бейт Яаков, задавая вопросы, тут же диктуют ответы, которые потом надо выучить.
Михаль пошла в детский сад и чувствовала себя неплохо.
Настоящая проблема этого общества выявилась, когда Йоник в три года пошел в хедер.
Любу уговорили, и она, подумав, что так и надо, отправила его учиться. На второй день высянилось, что это невозможно. Дети ходили в мокрых штанах, никто им не менял, если они вовремя не шли в туалет. А пойти им никто не подсказывал. Какая ж тут Тора, когда штаны мокрые и на детей не обращают внимания?
Я начал посещать йешиву Швут Ами. Хотел продвинуться в классическом изучение Гемары и Шулхан Аруха. Но стало ясно, что внутри йешивы своя политика, интриги и борьба за власть. Это место могло быть временным убежищем.
Начал работать у Штайнзальца: переводить введение в Талмуд, а затем – Трактат Бава Меция. Получил домой компьютер – большая редкость в то время.
Когда не нашлось редактора – все время попадались какие-то неадекватные люди – Люба взяла на себя редакцию перевода "Введения", а затем и трактата Талмуда.
Ее работай восхищаются до сих пор.
Было понятно, что надо искать отступные пути. Но как? Мы ничего не знали и не понимали. Десять лет отказа мы не собирали информации, а занимались только проблемами выезда.
Как-то я узнал про поселения. Люба была против, потому что боялась жизни вне города. Идеологическую сторону жизни в поселениях мы почти совсем не понимали.
Не помню как и почему, к нам приехали Яфа и Хаим Маковские из поселения Неве Даниэль. Там поселился Саша Лукацкий, отказник из Москвы, хабадник. Может быть он подсказал им в тот период, когда они искали людей.
Беседа с семьей Маковских была очень приятной.
Мы решили посмотреть что к чему.
Приехали первый раз на субботу зимой. Был туман, холод, пробирающий до костей. Караван, который нам дали, отапливался нефтяной печью. Мы не знали, что на ночь надо открыть окно и голова у нас раскалывалась утром.
Обстановка была замечательной, но мы побоялись, что мы не выдержим. Неве Даниэль в то время представлял собой два дома и тридцать пять караванов. Автобусы не заходили. Перебои электричества были регулярными. Мы решили, что мы не потянем.
Заняло еще полгода прежде, чем мы согласились.
Без машины, с больным Любиным сердцем. Рав Фукс, рав шхуны, спросил меня, переезжаем ли мы из идеологических соображений. Я ответил, что нет – лишь из-за дешевизны жилья.
Переехали.
Мы приехали поздно вечером на грузовике, вместившем весь наш незатейливый скарб. Все наши будущие соседи порасхватали вещи, в одну секунду собрали шкаф, подсоединили стиральную машину, и в караване под непонятным номером 620 началась еще одна новая жизнь.
Пока вещи перебегали с грузовика в комнаты, ко мне подошел мужчина лет сорока, высокий, полный, чуть хромающий на правую ногу. Он спросил меня, не знаю ли я отказника из Ленинграда по фамилии Мешков. Я немного обиделся и сказал, что я знаю несколько евреев, носящих фамилию Мешков в разных частях света, но отказник Мешков был только в Москве, и это я. Мой новый сосед посмотрел на меня непонимающими глазами и отошел, ничего не сказав.
Утром раздался стук в дверь – на пороге стояла женщина с пирогом в руках. Представившись и поздравив нас с приездом, она протянула моей жене клочок бумаги, на котором был записан адрес, и спросила, не знаем ли мы этих людей.
Это был наш московский адрес. На пороге стояла Эстер. Ее семья переехала в Неве Даниэль за три месяца до нас. Конечно же, моя жена побежала за тем удивительным письмом, которое собиралось разыскивать канадское правительство... Наши караваны оказались рядом, и дома мы также построили на соседних участках.
Что удивительного? Мы шесть лет в Союзе не получали писем. Я попросил приезжих, чтобы на ковертах писали: "Если это письмо не будет доставлено, оно будет разыскиваться правительством США". Ну или Англии, или еще какой страны. Никто это не сделал, так сочли бредом. Кроме семьи Каплин. И только их письма доходили.
Караван нещадно протекал. Продукты приходилось возить из Йерушалаима. Автобус в гору, куда вела неприемлемая для транспорта дорога, не поднимался. Продукты приходилось тащить с рынка в Йерушалаиме (там они были подешевле) и идти с целофановыми пакетами в гору. В городе Люба не садилась на автобус, а тащила все на себе и по городу, чтобы сэкономить несколько шекелей. Я, конечно, волновался за нее. Я работал, она была дома. Очень много вкладывала в воспитание детей, что, конечно, для нас было важнейшим делом.
Нужно добавить, что ездили через Бейт Лехем, арабский город без единой еврейской семьи. В наши машины кидали камни.
Но все как-то воспринималось если не с радостью, то с полной готовностью переносить трудности, так как стало понятно, что это – борьба за землю Израиля, которая не закончилась в первый день нашей репатриации.
Начал работать в университетах Бар Илан, на Ар аЦофим, на курсах при рабануте. Работал в Йешиве Махон Меир. На работу устроиться помогли Йосеф Менделевич и Зеев Султанович. Дома продолжали работу над Талмудом Штайнзальца. Писал для газеты Неделя, для журнала Алеф. Люба все редактировала. И это плюс ко всей остальной нагрузке.
В йешуве обстановка была очень теплой и мы через короткое время уже не представляли себе другой жизни.
Я пошел в армию, так как Люба объяснила мне важность этого момента. Я был настолько глуп, или настолько занят духовным поиском, что сам не понял. Что служба в армии – основа нашего существования на святой земле. Когда меня призвали, мне было тридцать девять лет. Три месяца подготовки, а затем на протяжении двенадцати лет по месяцу в году – на резервистской службе.
Люба одна дома с детьми и доставкой продуктов. Просить не любили. Справлялись сами.
С 1991 года работал на радио РЭКА (решет клитат алия – программа, направленная на устройство репатриантов). Ее создал Звулун Амер специально для того, чтобы был религиозный раздел, который вел бы Йосеф Менделевич. Программа пользовалась большим успехом. Через какое-то время я остался один – всех остальных потихоньку уволили за правые взгляды. Я продолжал. Рейтинг был высокий, пока и я тоже не был уволен.
Через четыре года в караване получили разрешение на строительство дома. Хотели построить с евреями, но сразу же натолкнулись на нечестность. Стали строить с арабами.
Люба сделала основу проекта сама. Мы хотели как дешевле, но не удержались и сделали полукруглый салон с шестью окнами. Люба все нарисовала сама. Руководитель работ потом своровал его встроил в дом соседей. Короче, познакомились с неприглядной стороной израильской действительности. Сменили руководителя работ на другого руководителя работ. В какой-то момент Люба обнаружила, что он не залил столбы из бетона, а набрасал камней и замазал сверху бетоном. Дом бы упал нам на голову.
Это только часть какой-то неожиданной откровенной нечестности, с которой мы столкнулись. Стало понятно, что мы не в раю. Обидно. Но делать нечего.
Строительство заняло два года. Построили. Въехали. Люба сказала: "У дома стены слишком толстые". Т.е. когда мы были в караване, были ближе к природе, все казалось проще, и отношения с людьми были проще. Но в доме, конечно, было удобно. Три года жили без отопления, потому что не было денег установить отопление. Зимой заворачивались в одеяла, сидели у компьютера, работали.
Работали над переводом комментария рава Герца с английского языка, в прошлом главного раввина Англии, которые известен, как "Хумаш Сончино" (по имени издательства, которое опубликовало его).
Заказ был от Михаила Гринберга, издательства Гешарим. Я переводил, Люба редактировала. Благодаря взаимопониманию с Михаилом, удалось внести дополнения, привести в порядок и расширить тексты дополнительных статей. Перед Афтарот (отрывками из пророков, которые читают после чтения недельной главы в синагоге) написали короткие биографии каждого из пророков. В результате книга разошлась в ста тысячах экземпляров.
