top of page

Работа и любовь

Закончив институт, Люба поступила работать в ту же школу, в которой училась в десятом классе. Преподавала литературу в пятых шестых классах. Дети ее любили. Ее близкая знакомая вспоминала, что была свидетелем такого эпизода: дети ее класса играли во дворе, когда Люба возвращалась домой. Один из мальчиков крикнул своим товарищам: "Вы что – это же Любовь Михайловна идет". И это прозвучало как: видите себя прилично – богиня проходит".

Люба много болела во второй год своей работы, и однажды дети пришли ее навестить всем классом. Она была очень растрогана и тепло вспоминала об том визите.

Но дисциплину приходилась поддерживать. И были отдельные личности, с которыми было трудно. Вспоминала, что кого-то вытащила из класса за дверь и трясла его так, что у него оторвался белый воротничок, который пришивали к форме.

Я познакомился с Любой в 1974 году. Увидел в метро яркое еврейское лицо и подошел к ней. Но не сразу. Не решился. Вышел за ней на станции Белорусская, шел в нерешительности на каком-то расстоянии. Когда она зашла на эскалатор, я подождал немного и тоже стал на движущиеся ступени, и когда она была в середине длинной предлинной лестницы, движущийся снизу вверх, я решился подняться к ней и подойти.

Помню ее красное зимнее пальто с белым воротником из искусственного меха, белый кружевной оренбургский платок. И, конечно, огромные глаза.

Она подумала, что мы знакомы и начала говорить: "Сто лет тебя не видела". Когда поняла, что ошиблась, уже разговорились.

Потом она мне рассказывала, что заметила меня еще в вагоне. На мне был тулуп на овечьем меху с брезентовым верхом, который мне купили родители, полагая, что главное не красота, а тепло. На голове – меховая шапка-ушанка. Я сидел на скамье вагона, когда она вошла с подругами. Красота ослепила, как вспышка молнии. Особенно глаза: черные, глубокие – или утонуть или раствориться, других вариантов нет. Люба оживленно разговаривала, глаза светились, сверкали, что в метро и на московских улицах было редкостью. Все были серьезные и молчали. Если разговаривали, то сдержанно. Посмотрев на меня краем глаза, и заметив, что рядом со мной есть свободное место, Люба, как она рассказывала мне потом, подумала, что ни за что не сядет рядом со мной.

Кто же будет возражать после этого, против известного высказывания мудрецов: "после того, как Всевышний сотворил мир, Он сидит и подбирает пары". Или против того, что сказано: "для того, чтобы нашлась пара, Всевышний должен сотворить такое же чудо, как рассечение моря"

Для нас - Он сотворил. И не только – с того момента мы жили чудом.

miriyam adler scan 2 final 13x18cm.tif

Через несколько дней позвонил Любе, пригласил ее погулять.

В кафе были очереди, в театр билеты достать было трудно. Поэтому было принято гулять, даже, если было очень холодно.

Булат Окуджава написал об этом:

"Часовые любви на Смоленской стоят
Часовые любви у Никитских не спят
Часовые любви по Петровке идут неизменно
Часовым полагается смена"

Мы ходили и бродили по улицам, иногда – по паркам.

Позже – ездили загород на электричке, уходили в лес, любовались природой, возвращались на станцию.

Всегда было о чем поговорить – иногда говорили так просто, ни о чем. Смеялись, сочиняли стихи на ходу, придумывая рифмы.

Как-то Люба меня взяла в будку осветителя, ее знакомого в Театре на Таганке. Это был волшебный вечер. Она любила театр больше, чем В.Белинский, которого она часто цитировала: "Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей…". И еще повторяла слова Г. Станиславского: "Театр начинается с вешалки".

С первого курса института я занимался альпинизмом. Горы были для меня главной составляющей жизни. Бесконечные тренировки, в мае – выезд в Крым на скалы. Летом – месяц в лагерях на Кавказе или на Памире. Один раз ездил на Памир на зимнее восхождение. Выдающимся спортсменом не был, все давалось с трудом, но горы любил. Люба к этому занятию относилась равнодушно, в душе, как я понимаю – с большим протестом.

Как-то пошли в гости в дом на Таганке, к Любовь Борисовне, где собрались все ее подруги. Я оставил ее с подругами, а сам пошел со своим школьным приятелем, Эдиком Кушниром, рисовать. Забрались на колокольню, которую ремонтировали и рисовали этюды – вид московских дворов сверху. Принес Любе, ей очень понравилось.

Slide0091.jpg
bottom of page